Старшая дочь Марины Цветаевой Ариадна Эфрон выжила только благодаря тому, что мать вынесла ее из приюта, завернув в шубу. Младшая Ирина тогда осталась в приюте - и вскоре умерла с голоду.
Младшего сына Георгия Эфрона, или как называла его сама Цветаева Мура, она пыталась чуть ли не истерически отлюбить после такой страшной гибели дочери. На самом деле у Цветаевой был крайне непростой характер. Во многом на нее повлияла ее мать Мария Мейн.
В возрасте 23 лет Мейн вышла замуж за отца Цветаевой, которому было 44 года. Он имел двух дочерей от предыдущего брака. Его жена скончалась, но он безумно ее любил - ее портрет висел в гостиной семьи Цветаевых, а девочки не принимали новую мачеху.
Мария Мейн была влюблена в другого мужчину, но между ними встал ее отец - и она выбрала отца. Это была до крайности принципиальная и жесткая женщина.
- Потому что мать, музыкантша, хотела и меня такой же. Потому что считалось (шесть лет!), что пишу плохо - «и Пушкин писал вольными размерами, но у нее же никакого размера нет!»
...Круглый стол. Семейный круг. На синем сервизном блюде воскресные пирожки от Бартельса. По одному на каждого.
- Дети! Берите же! - Хочу безэ и беру эклэр. Смущенная яснозрящим взглядом матери, опускаю глаза и совсем проваливаю их, при:
Ты лети мой конь ретивый
Чрез моря и чрез луга,
И, потряхивая гривой,
Отнеси меня туда!
- Куда - туда? - Смеются: мать (торжествующе: не выйдет из меня поэта!), отец (добродушно), репетитор брата, студент-уралец (го-го-го!), смеется на два года старший брат (вслед за репетитором) и на два года младшая сестра (вслед за матерью); не смеется только старшая сестра, семнадцатилетняя институтка Валерия - в пику мачехе (моей матери).
А я - я красная как пион, оглушенная и ослепленная ударившей и забившейся в висках кровью, сквозь закипающие, еще не проливающиеся слезы - сначала молчу, потом - ору: - Туда - далеко! Туда - туда! И очень стыдно воровать мою тетрадку и потом смеяться!» (История одного посвящения), - так Цветаева описывала одну сцену из своего детства.
Марине казалось, что мать должна ее ненавидеть за то, что она дочь своего отца, а не возлюбленного мужчины Марии Мейн.
Марина Цветаева выросла эгоцентричной и себялюбивой именно из-за атмосферы, царившей в их доме. Ее высмеивали при посторонних и не давали бумаги, чтобы писать стихи. Мать была бескомпромиссной и не выполняла просьбы детей.
В письме Вере Буниной Цветаева пишет о таких вещах, по которым даже самый непрозорливый может догадаться о нарциссическом складе великой поэтессы. Она говорит о том, как ей хочется свободы, но бросить мужа и дочь она не в силах при этом.
- Я, Вера, всю жизнь слыла жесткой, а не ушла же я от НИХ [мужа и дочери - М.Т.]– всю жизнь, хотя, иногда, КАК хотелось! Другой жизни, себя, свободы, себя во весь рост, себя на воле, просто – блаженного утра без всяких обязательств. 1924 г., нет, вру – 1923 г.! Безумная любовь, самая сильная за всю жизнь – зовет, рвусь, но, КОНЕЧНО, остаюсь: ибо – С. – и Аля, они, семья, – как без меня?! – «Не могу быть счастливой на чужих костях» – это было мое последнее слово. Вера, я не жалею. Это была – я. Я иначе – просто не могла. (Того любила – безумно.) Я 14 лет, читая Анну Каренину, заведомо знала, что никогда не брошу «Сережу». Любить Вронского и остаться с «Сережей». Ибо не-любить – нельзя, и я это ТОЖЕ знала, особенно о себе. Но семья в моей жизни была такая заведомость, что просто и на весы никогда не ложилась. А взять Алю и жить с другим – в этом, для меня, было такое безобразие, что я бы руки не подала тому, кто бы мне это предложил.
Я это Вам рассказываю к тому, чтобы Вы видели, как эта Аля мне дорого далась, - писала Цветаева.
Взрослую дочь Асю Цветаева считала неряхой и негодной для самостоятельной, отдельной от родителей жизни. Хотя видимых причин для этого не было. К 20 годам Ариадна была складной, умной, яркой девушкой.
Такое жесткое воспитание, следование принципам и бескомпромиссность, безусловно, оставили отпечаток на психике Цветаевой, которая в итоге покончила с собой. Однако ситуация, в которой она тогда находилась, действительно была ужасающей. В эмиграции никто не хотел принимать ее на работу, ей было нечего есть.
Смерть Ирины была страшной трагедией, но ведь и тогда поэтесса бедствовала. Денег не было, именно голод заставил ее отдать детей в приют, потому что ей сказали, что там их кормят. Муж был на фронте. Пожалуй, осуждать ее с позиции сегодняшнего дня и мировидения мы просто не имеем морального права.
